Дом подруги - Страница 5

На следующий день начались занятия, и я с головой окунулась в учебу. Подумав как следует, я решила, что только блестящие успехи дадут мне возможность навсегда избавиться от этой кошмарной парочки. Весь семестр я трудилась как негр, не позволяя себе ни малейшей передышки. В воображении я видела себя героиней, вставшей на путь борьбы со всем миром. Результатом этого было то, что я очень скоро попала в число первых учениц. Мин, хотя и не догадывалась о причинах, подвигнувших меня на подобное, сообразила, что со мной происходит нечто серьезное, и решила не отставать.

Как ни странно, подобное соперничество нисколько не омрачило нашей дружбы. Наверное, потому, что таланты, которыми одарила нас природа, относились к разным предметам. Я с удовольствием помогала Мин с математикой, прекрасно понимая, что тут она мне не соперница. А она, в свою очередь, гоняла меня по французскому. Неосознанно мы с ней объединились против остальных наших одноклассниц и без малейшей ревности сражались за звание лучших учениц. Вскоре все остальное потеряло для нас всякий интерес. Лакросс был забыт. Та же самая участь постигла и любимые прежде уроки рисования, мы с Мин даже перестали загорать позади спортивного зала, хотя раньше проводили там долгие часы. Все, что нас интересовало теперь — это маячившие впереди экзамены. Очень скоро мы с ней превратились в своего рода «звезд» местной величины. Но самое главное, мы теперь видели цель, к которой стремились, и даже начали находить своеобразное удовольствие в той упорной борьбе, которую обе вели. Думаю, никто особенно не удивился, когда спустя пять лет мы с Мин добились стипендии в Оксфорде — ее интересовали современные языки, а меня — английская литература.

Поппи умер, когда следующий семестр еще не закончился. Конечно, я поехала на похороны. Не помню, что я тогда чувствовала. Невозможно было представить себе Поппи лежащим в этом уродливом деревянном гробу.

Смерть казалась нам всем чем-то непостижимым, жутким и волнующим. Мин, поджидавшая меня в спальне после похорон, увидела мое лицо и кинулась мне навстречу.

— Ох, Дэйз! — Она покачала головой. — Он был таким милым… таким замечательным человеком.

С этими словами Мин обняла меня и крепко прижала к себе. Ее искреннее сочувствие словно прорвало какую-то плотину в моей душе. Слезы, которые копились во мне, не находя выхода, хлынули наконец и ручьем потекли по лицу. Я плакала, пока голова у меня не разболелась. Лицо у меня распухло от слез, глаза щипало. Мин смочила полотенце в воде и молча протянула его мне. Я забралась в постель и положила его на лицо… а потом мы долго вспоминали Поппи, перебирая в памяти разные смешные и трогательные случаи, пока внизу не зазвенел гонг, зовущий нас к ужину. Больше мы никогда не говорили о нем. Но, став старше, я поймала себя на том, что все чаще вспоминаю Поппи. И с каждым годом все больше жалею его… и стыжусь самой себя.

Глава 2

Вечеринка с танцами у Софи Джонсон была назначена на Пасху. Это был второй год нашего пребывания в Оксфорде — 1954 год. Уже девять лет, как закончилась война, но мы до сих пор жили как в тумане. Не так-то легко прийти в себя после того, как годами приходилось ограничивать себя во всем. И когда двери Фокскомб-Мэнора снова распахнулись передо мной, я почувствовала себя так, будто попала в рай. Начать с того, что в доме было тепло и это приятное тепло прямо с порога мягко обволакивало тебя, так что хотелось поскорее сбросить с себя шарф, пальто и теплые перчатки. И потом — сам дом был удивительно красив, что внутри, что снаружи. Тут не было и намека на ту ужасную лягушачье-зеленую или мутно-желтую краску, которой в годы войны изуродовали всю старушку Англию. Мне захотелось спокойно обойти все комнаты, проверить, не изменилось ли тут что за эти годы, но молодой симпатичный дворецкий перехватил меня в дверях и мигом препроводил в студию.

— Ну, вот и она! — вскричала миссис Стадли-Хедлэм.

В ее голосе явственно чувствовалось нетерпение — словно они уже бог знает сколько времени сидели тут, дожидаясь моего приезда и изнемогая от беспокойства. Но я прекрасно знала, что мой поезд прибыл минута в минуту, а огромный дорогой автомобиль, который прислали за мной на станцию, мчался с такой скоростью, что у меня порой перехватывало дыхание.

— Знакомьтесь, пожалуйста. Мисс Фэйрфакс. Это Каролина Протеро — Майкл Протеро… Хью Анстей.

— Диана, — пробормотала я, пожав всем по очереди руку. Каролина оказалась плоскогрудой особой, зубы у которой выпирали, точно у лошади. И головой она встряхивала в точности как нервная, породистая лошадь, как будто извинялась за то, что так уродлива. Изящно и дорого одетая, она тем не менее осталась бы незамеченной, если бы не роскошные медно-красные волосы — с ними явно поработал хороший парикмахер.

Муж ее оказался довольно привлекательным — правда, на свой, особый лад. Лицо его, гладко выбритое, с правильными, хотя и маловыразительными чертами показалось бы ничем не примечательным, если бы не острые хищные зубы, неестественно белые на фоне загорелой кожи. Маленького роста, он старался держаться прямо, словно аршин проглотил. Я решила, что он бывший поенный, скорее всего, женившийся на Каролине из-за денег. Она не отрывала от него взгляда ни на минуту, взирала на мужа с каким-то молитвенным восхищением, будто до сих пор не в силах была поверить своему счастью. А он, в свою очередь, смотрел на меня — в точности как собака, виляющая хвостом, чтобы ее погладили. Гладковыбритые щеки его покрылись темным румянцем, заученным жестом он пригладил волосы, и на лице его появилось такое выражение, какое бывает у человека, когда он обнаружит, что вместо смертельной скуки его ожидает нечто весьма интересное.